Ненаучно о пандемии
Профиль автора →- На Рогожском открылась международная выставка детских рисунков «Краски нашей веры»
- Результаты конкурса детских рисунков «Краски нашей веры»
- Вступление митрополита Корнилия к антологии «Град невидимый. Древлее Православие в русской поэзии. XVII-XXI века»
- Живыи (сказ о Победе)
- Готово к печати впервые: антология Поэзии о древлем православии
- Запечатанные алтари на Рогожском — трагедия 19 века
Все дети в нашей родовой семье звали его Папаня. Умер он на 103 году жизни, у телевизора смотрел новости (следил за обстановкой в мире), вдруг глядим — а он уже сидит «отошедший»... Папаня прошел две мировые войны. Муки в Соловках «за священство» вынес один: семью спрятала родня по дальним деревням. Оставил мне наследство — архив. Восьмое августа — по паспорту, а родился вчера, записали по святцам. В этот день вся родня и семьи трёх дочерей деда Макара собирались вместе.
Он прожил до 103 лет, пройдя в жизни все невзгоды крестьянина: в революцию и Первую мировую воевал, уцелел Божьей помощью. Рана на ноге открылась в 90 лет, и только тогда болезнь усадила в кресло-трон, на котором я, правнучка, и помню его — старца с благородным профилем, белой бородой и добрыми, пронзительно синими глазами. Он всегда был мягок и добр. Однако с его мнением считались настолько беспрекословно и охотно, что было непонятно, на чём держится его власть и доминирование в семье. Чувствовалось, что на Любви.
Всё было прекрасно в крестьянской старообрядческой семье — незаметный окружающим матриархат, хотя принятое четой супругов решение озвучивается от имени мужчины-кормильца. А потому — много детей, благоговеющих перед отцом: так искренне воспитывает любящая и любимая, уважаемая жена.
В сороковых годах во время гонения на священников его причислили к ним как певчего старообрядческого церковного хора села Монастырское и угнали в ссылку, в Соловки, забрав дом многодетной семьи, разграбив дочиста родню (вынесли у его матери и отца из печи даже последний горшок каши!). У него с бабулей Матроной (её все звали Маманя) выжило и выросло три дочери. Он выжил в Соловках, где продолжительность жизни лагерников, обязанных быстро умереть, чтобы дать место новым узникам, не превышала 3 лет. Выжил, благодаря своей мудрости и душевным качествам, а также способности увязать в единую концепцию достижения религиозной и научной мысли и пробудить в людях сопереживание. Коммунисты (из которых не все были коммуняки), видя, что человек не простой, определили его быть подсобным при кухне, и дед Макар, при крайне скудном пайке осужденного, напитывался сырой шелухой при чистке картофеля. Так и выжил. В 1939 году его тюрьму перебросили в Казахстан, но люди поддержали мудрого певчего и там.
Хотели позабирать и дочерей Макария, но они убежали. Средняя — моя бабушка Евдокия — скрывалась в Москве. Все репрессированные тогда бежали в Москву и стояли толпами у дверей столовых, ждали конца работы — им разрешали доедать остатки… А потом бабушку за чистый вид и нрав приняли даже нянькой к детям высокопоставленного чиновника, расстрелянного, однако, во время политических репрессий в 37 году.
Тогда она вернулась в Саратов и поселилась в Тинзине, где жил первый её муж-коммунист, который ранее, несмотря на партийность, венчался с ней по старому обряду, но покинул, к сожалению, и веру, и жену.
Бабушка тогда встретила моего дедушку-плотника и расписалась с ним. Односельчане помогли всем миром построить плотнику избу. Но детей не дождались, так как в 41-м дед Фёдор в первых рядах ушел на фронт, откуда вскоре вернулся контуженный (см. мой рассказ «Живыи»).
А вскоре, после православной «оттепели» 41 года, когда Сталин опомнился, что зря изничтожал веру, и в 43 году встретился с тремя иерархами российского Православия, из ссылки вернули её отца, Макария Сергеева. Папаня чудом выжил в нечеловеческих условиях. Они с бабулей Матроной (Маманей) и двумя другими дочерьми тоже осели в Тинзине. Дед Макар начал готовиться к рукоположению, ездил в Москву подавать прошение о развенчании своей средней дочери, добился, был рукоположен в Рогожской общине, и был послан с женою послужить в Харькове, но, по благословению, приезжал окормлять в том числе и Казахстан.
Мама вспоминает, как на школьных каникулах бывала в Харькове у деда, видела огромный, высотный храм, где, по её словам, на первом этаже служили никониане (РПЦ), и тут же, в полуподвальном помещении вел старообрядческую службу её дед — священноиерей Макарий (Сергеев).
Когда я рассказала об этом отцам-священникам, они с маминых слов поняли, что тó был Благовещенский кафедральный храм, единственный, где тогда в Харькове шли многоголосная (РПЦ) и унисонная (старообрядческая) службы, вот так, под одной крышей, хотя и не в одном молельном зале, как, например, в единоверии...
Папаня не приучал нас, внуков-правнуков, фанатично к вере, чтоб нас социализм не травмировал — он понимал, какая политповестка озвучивается для нас в школе и т.д. А папу моего — коммуниста — с мамой всё же повенчал. И других внуков тоже. И рождавшихся — крестил. На то была святая Божья воля!
Я общалась с ним, когда он уже оставил служение по болезни, — та самая открывшаяся рана, эхо Первой мировой войны. Рано начитанная барышня, я позицию жертвы, конечно же, считала несправедливостью, но, по папаниным недосказанностям, всё же поняла кое-что: ударят тебя по левой щеке, подставь правую, — а дальше ничего не сказано в Святом Писании! А дальше так, видимо, приходится: ударили тебя и по правой щеке тоже, не оценили твоё смирение… Третьей щеки, чтоб подставить, у тебя нет — и дальше как Бог попустит! И тут уж да помилует Бог того, кто на тебя напал, от кого Он отвернулся и отнял разум. Ибо какой мерой меряете, такой да отмерено будет вам. Так как без Него не можем мы творить ничесоже, и это Он воздаёт, а не мы, а мы лишь рабы Божьи на Земле, то агрессор «огребёт» по полной уже только волей Божией, а не моей. А поскольку на Бога надейся, да сам не плошай (по-иному: помоги Богу твоему спасти тебя!), пошла я тогда учиться боевым искусствам, которыми часто владеют православные священники, дабы оберечь храм от негодяев. В каратэ тоже только самооборона, но с запасом: оттренированные интуиция и реакция, результат — защитный блок рукой на любую попытку удара (условно — по щеке). И если агрессор попытается второй раз ударить — то твоя самооборона принимает уже другие формы, соответствующие… Но тоже, по возможности, без фанатизма, ведь фанатики — это от слова Фанатос (Танатос) — с греческого "смерть", поэтому я против любых фанатов, ведь их вдохновляет смерть. А братья-христиане с сожалением вынуждены бывают иногда и убить обезумевшее бешеное и опасное «животное», если оно лишилось человеческого облика и разума и какие бы то ни было идеалы ставит выше древнего человеческого завета «не убий». Правда, всё равно человека даже за такое «убийство» на много лет лишают святого причастия…
В этом правиле «второй щеки» в православном старообрядческом христианстве больше милосердия вот в чём: учитывается, что ты своими словами или действиями можешь спровоцировать случайно в человеке какую-то его неотрефлексированную боль и психологическую спонтанную реакцию агрессии. Вот тут и подставляется условная вторая щека — извинениями. Это не покорность, а чтобы проверить — может, опомнится? Человек или нет? И можно ли с ним словесно обсудить этот инцидент? Или он по-животному потерял дар речи и сам ищет обидку в оправдание своего желания поагрессивничать? Вот уж тогда приходится… и простите Христа ради, если что не так!
Папаня всегда радовался жизни. Был благодарен ей, и, по привычке, не брезговал, например, чуть подкисшим компотиком, чем, чувствую, только закалял микрофлору своего ЖКТ. Человек строгих правил к себе, постился всегда, не давая себе попущения даже по возрасту. Нам же и всем остальным — очень часто и охотно даже «попущал», по доброте своей… Хотя своим поведением давал повод всё чаще задумываться о пользе поста и молитвы. Кажется, сейчас у некоторых современников молитвы пытаются заменить медитациями, непонятными по теме… А в молитве-то всегда речь идет о благе, свете и Любви…
Умер священноиерей Макарий (Сергеев) на 103 году жизни, у телевизора смотрел новости (следил за обстановкой в мире), вдруг глядим — а он уже сидит "отошедший"...
Мой учитель поэзии, профессор Литинститута Эдуард Балашов, написал: «Прожит день на взлёте. И в земной заботе, Смерти не заметив, Тьму перелетел. Умер и проснулся — Как домой вернулся, Прислонившись к солнцу Душу отогрел...»
И я пишу о нём:
Отец Макарий нам говаривал:
Спасая Радость в жизни, бойся ты
Как вящего негодования —
Малейшего неудовольствия!
(с) Алла Фёдорова, 08-09.08.2021