5 июня 2018 г. 17:04 3795 3 0 1 фото 0 видео
Апологетический рассказ-рассуждение «Опарин глубже!»
Иона пророк говорит с царем Ниневии. Книжная миниатюра. Византия. XI в. Местонахождение: Греция. Афон. Источник: ruicon.ru.
На эту тему:
Ключевые слова: Апологетика 

Лет пятнадцать назад попал я в больницу. С кем не бывает! Не очень приятное дело, конечно, но иногда оно оказывается поучительным – в духовном, конечно, смысле. Приходишь ты в, так сказать, «казенный дом», с вещами, ложкой и чашкой и прочими принадлежностями. Видишь носилки, каталки, приткнувшиеся скромно у мусорного ведра с педалью, и как бы «приглашающие» тебя стать очередным их «пассажиром». Ждешь своей очереди на прием, на укол, перевязку, операцию, обед… Ложишься, наконец, голый, на жесткий операционный стол под слепящими электрическими лампами в помещении с холодными белыми стенами, и начинаешь мелкой дрожью обнаруживать обволакивающий тебя страх смерти, и напряженно думаешь: а пройдет ли операция успешно, а какова степень риска ее, а какова статистика врачебных ошибок в подобных операциях… А еще, бывает, выйдешь погулять во двор, и, старательно обойдя за сотню метров собачью свадьбу, и вовремя подняв ногу, чтобы не наступить на свежераздавленную «каретой Скорой помощи» крысу на асфальте, выберешь себе цель путешествия по больничному двору: «Интересно, где здесь морг?», – и вскоре безошибочно найдешь его (вот оно, небольшое зданьице у забора, а на двери надпись: «Выдача трупов в 10 часов»). –Словом, очень неплохое место для того, чтобы еще раз вспомнить о том, братие, что странники мы на земле и пришельцы...

 

Вот и я в очередной раз побывал в подобном заведении (не в морге – в больнице). Сижу себе, сижу в приемном отделении, посматриваю на угрюмые лица пациентов, ждущих своей очереди… Мимо грустных больных то и дело бодро шагали деловые молодые люди и девушки – врачи и медсестры, с независимым и холодным выражением на лицах. Неприступная каста медиков – инженеров и технологов тел человеческих! А «тела», эти бедные и бренные, изуродованные болезнями и тоской «тела», – биомасса и материя для научно-производственного процесса, – сидели и кашляли, вздыхали, шуршали целлофановыми пакетами в печальном «Приемном отделении». Среди них – и я. В тревожном ожидании, которое всегда овладевает человеком в первый день больницы, я с какой-то безотчетной надеждой, нет-нет, да и всматривался в лица проходящих мимо деловых людей – врачей и медсестер: вдруг увижу доброе лицо верующего? Но нет. Холодные всё лица. Оно и понятно: серьезные люди, делом занимаются – не то что мы, расселись тут, морг по нам плачет! Но вот… Среди этого бесчеловечного цеха вдруг сверкнула искорка тепла – так мне показалось. Мимо меня прошел небольшого роста доктор, немолодой, с седой бородкой. Большой лоб с залысинами… Резкие линии морщин на крутом лбу выдают думу. Теплый взгляд умных глаз (ученый, наверное!) готовых, казалось, внимательно и доброжелательно (с любовью?) осмотреть каждого больного. Немолодое лицо с седой бородкой непременно должно было принадлежать умному и доброму человеку. Айболит! О, – помечталось мне, – хоть бы он был верующим! Как приятно было бы увидеть «своих» в чужом краю, в «казенном доме»! А может быть, он не только верующий, но и наш! Представилось, как «верующий доктор» входит в церковь и возжигает свещу перед образом святого великомученика Пантелеймона. Но доктор прошел мимо меня и куда-то исчез. Снова очередь, вздохи клиентов больницы; снова бесстрастные и самодовольные лица проходящих мимо деловых и серьезных людей в белой, голубой, салатовой и розовой униформе. Между тем, незаметно подошла моя очередь в приемный кабинет, и я, приглашаемый короткой вспышкой лампочки над дверью, поспешил туда войти. Аккуратно, чтоб не хлопнуть громко, затворяю дверь за собою, поворачиваюсь… – и вижу ожидающе-серьезные и умные глаза того самого доктора! Вот это да! «Наш человек» в этом грустном заведении – и я попадаю прямо к нему!

После нескольких дежурных вопросов и краткого осмотра тела автора этих строк, доктор некоторое время что-то писал, потом отложил лист бумаги и внимательно посмотрел на меня своими умными и проницательными глазами.

«Хочу у Вас кое-что спросить» – начал доктор, и я понял, что рутинная часть нашей с ним встречи закончилась. – «Пусть не покажется странным мой вопрос: я угадал, что Вы имеете некоторое отношение к религии? Простите, присмотрелся к Вашему лицу, и, знаете ли, подумалось» (он выразительно провел рукой по нижней части своего лица, давая мне понять, что моя борода замечена и оценена по достоинству).

– Д-да, и-имею, – ответил я, несколько удивившись, хотя и ожидал подобного вопроса. (В скобках замечу, что сегодня, через пятнадцать лет, я бы, прежде чем ответить на вопрос о моем отношении к «религии», попросил бы собеседника уточнить, что именно он понимает под словом «религия». Ведь, строго говоря, все «религии» – до Христа). Вот, сейчас у нас состоится интереснейшая беседа, из которой я узнаю, что доктор – наш

…И эта беседа состоялась.

- Была бы моя воля, – возвысил голос доктор, – я запретил бы всякую религию под страхом уголовного преследования. Нет более страшной отравы, нет более смертоносного яда, чем идея Бога!

???.. Вот это номер! Мои ожидания рухнули. Всё оказалось в точности наоборот. Доктор не просто «не наш», но анти-«наш»! Более того – всё происходит не двадцать-тридцать лет назад, а сегодня, в начале XXI века, когда воинствующий атеизм перестал быть официальной идеологией государства, когда открываются сотни приходов, синагог, мечетей, дацанов… У меня медленно отвисала челюсть, а «добрый доктор» продолжал «обрабатывать» меня атеистическим душем своих отрицательных эмоций в отношении Бога. Он принялся что-то, сейчас не припомню, что именно, говорить насчет основательности и верности диалектического материализма, при этом ни на миг не переставая клеймить «идею Бога, или Высшего Разума», и гневно обличать «попов, порабощающих рассудок и совесть человека». В ожидании, когда он закончит, пытаюсь построить линию защиты. Во-первых, человек говорит, как кажется, и как оказалось в действительности, от чистого сердца, искренне ненавидя всё, что ему до сих пор довелось услышать о чем-либо «над-человеческом». Во-вторых, раз он не хочет униматься, то для того, чтобы что-то ему ответить, нужно призвать его к сдержанности. В-третьих… я, как-то так сложилось, никогда не был (а теперь и подавно не бываю!) настроен спорить, «апологировать» и «преть о вере»… Ведь, в конце концов, сказано же: «Не заботьтесь о том, что же вам говорить, но Сам Дух Святой будет говорить в вас»! И еще: «Никто не может прийти ко Мне, если не приведет его Отец». А мое дело – просто свидетельствовать об Истине.

Итак, я сказал: «Простите, пока не соображу, как мне отреагировать на Ваши реплики. Честное слово, не ожидал такой беседы. Я – православный христианин, для справок. Теперь можете продолжить».

- Извольте. Вы утверждаете, что есть Создатель, а, между тем, всё в мире можно объяснить, не привлекая идею Высшего Разума. Бога нет, а разум сам произошел в результате постепенных эволюционных изменений, длившихся миллионы лет в мертвой материи, и теория, которая это утверждает, – она называется дарвинизм, в широком смысле, – не раз подтверждена и подтверждается практикой.

- Значит ли это, что разум и жизнь произошли случайно? Что мир существовал всегда?

- Несомненно, мир существовал всегда, а жизнь и разум появились случайно. Долгий процесс случайных изменений случайно привел к возникновению жизни, а затем и разума. И теперь разумный человек познает мир и себя в мире, преобразует мир и совершенствует себя при помощи знаний и технологий, построенных на основе добытых знаний. Это всё – продолжение всё той же материальной эволюции, которая охватывает всё. Почему? – потому, что таково наиболее общее свойство материи. Видите, вера здесь вовсе не нужна. А вы ее навязываете, вам это нужно, конечно, для того, чтобы владеть умами людей, – и это тоже хорошо объясняется материалистическим учением. И Вы, лично Вы ничего не сможете сейчас противопоставить этим моим аргументам. До Вас тут был на днях один священнослужитель. Я его по стенке размазал доводами философии материализма, он ничего не смог мне ответить по существу. Все его с позволения сказать контраргументы свелись к демагогии о том, что мы, мол, «ничего не знаем».

Надо же! Вот я попал! И бедный священник! Однако у того священника наверняка было «оружие» в виде списка «доказательств бытия Божия» – что же он его не пустил в ход? Или – пустил, но оно не помогло? Итак, он ругает священника за то, что тот сказал, что «мы ничего не знаем».

- В каком смысле Вы это поняли? Например, я не могу сказать о себе, что я ничего не знаю.

- В том смысле, что наши знания, по его мнению, ничтожны и очень часто ошибочны, то есть знаниями не являются. В то время как сам он – и Вы, заметьте! – пришли к этим самым «знаниям» за помощью. Выслушав его лепет, я спросил, почему я должен ему верить. Он что-то заговорил о «спасении», и я его не выгнал только потому, что нравственный долг и долг врача не позволяют мне это сделать. Затем я диалектически обосновал ненужность веры, и ему нечего было ответить. Насчет же «спасения» я Вам не стесняясь объявляю, что я и сам ни «крещен», ни «причащен», ни сыновьям моим не советовал и не советую этого делать. И с давних уже пор разъясняю им всё, что касается отношения веры и разума (имею в виду, конечно, что вера не нужна и вредна, если живешь по разуму), чтобы они не были пойманы на вашу церковную удочку.

- Ну и дурень ты, в таком случае, плешь нажил, а ума, видать, не успел; сам не входишь в Чертог Брачный и другим войти не даешь, – хотел сказать я в ответ, но не сказал. Продолжение нашего диалога было в более мягком стиле. Теперь, по прошествии пятнадцати лет, мне кажется, что доктору зачем-то нужно было выговориться.

- Того священника не мне судить, – пожал я плечами. Возможно, у него были какие-то причины промолчать…

- Уж были, были, поверьте! – снисходительно улыбнулся доктор. Но я не обратил внимания на его улыбку; тем более мне не было дела до его снисходительности.

- А заметьте, – поспешил я парировать, – ведь и я сейчас «молчу» и продолжаю Вас слушать. Но опять-таки заметьте: я ведь не ошибусь, если скажу, что смысл самой нашей беседы, как Вы ее видите, именно в том, чтобы в результате ее я «обратился в Вашу веру», – ведь так? А я-то, в том-то и загвоздка, не собираюсь «обращаться».

- В «мою веру»?.. – Доктор на секунду замялся. – Бросьте. Какая еще «вера»!

- Вы верите в науку, в человека, в прогресс, в эволюцию, в материю, наконец…

Доктор призадумался. А я продолжил.

- Мне как-то довелось держать в руках книгу – квинтессенцию диалектического материализма: «Философский Энциклопедический словарь» 1987 года издания. В статье под названием «Материя» после ленинских определений ее как категории следует философский вывод о том, что материя и есть то единственное, что безусловно, безначально, бесконечно и, как целое, неизменно и вечно. Но начав так хорошо, «Словарь» замолкает. А можно было бы продолжить и сказать еще очень много. Вот только пара слов из огромного множества: Неизменен. Бесконечен. Безначален. Самодостаточен. Всеобъемлющ. Проникающий во всё, тогда как ничто не проникает в Него. Его Присутствием исполнено всё, однако Сам Он бесконечно превосходит всё, так что оно оказывается ничем… И так далее, и так далее, – всё это цитаты из древних священных текстов. Видите, как интересно! Философский словарь говорит согласно древним свидетельствам – но не договаривает, как бы уступая им дорогу! Тут-то и встает последний вопрос – вопрос веры: Кто мой Бог? Или: Кто мой Бог? И с этим «Словарем» всё совершенно ясно: будучи в свою меру разумной, серьезной книгой, он не может обойтись без Абсолюта, без Бесконечного и Безусловного, без того Единого, именно Единого, к чему бы всё сводилось в итоге. Просто тексты церковного Предания свидетельствуют о подлинном опыте Бесконечного, – поэтому они говорят намного больше, несравнимо больше и правильнее. Кстати, нравственный долг и долг врача тоже объясняется изначальным высоким призванием человека, которое ему даровал Создатель, – столь высоким, что о нем надо говорить отдельно. Если хотите, можно было бы…

- Бредни! Не следуйте им, юноша, равно как и вере в «Высший Разум». Нравственный долг хорошо объясняется эволюционной теорией – как более ярко выявляющаяся на высоких уровнях организации материи надстройка в виде принципа альтруизма, необходимого для выживания вида. Вообще же, молодой человек, я бы вам советовал непременно прочитать работы Маркса и Энгельса. Там Вы найдете лучшие и неотразимые аргументы в пользу ненужности идеи Бога.

- Ах, как жаль! У меня не будет достаточно времени, чтобы прочесть труды Маркса и Энгельса. Хотя, кое-что читал. Помню, в институте я готовил доклад по статье Энгельса о том, как «труд сделал из обезьяны человека». Я тогда был неверующим. Помню, как был мною доволен профессор – коммунист. Но я уверен, что Вы вполне точно передаете основную мысль и даже «пафос» этих трудов.

- Вы еще молоды, Ваш ум еще достаточно свеж, чтобы воспринять истину. Найдется и время…

- Истину? Скорее, частичную истину, справедливую в какой-то положительной интуиции понимания исторического процесса как проявления всеобщих закономерностей. Вот если бы закономерности эти они искали поглубже! И дарвинизм, на платформе которого только и может быть возведено здание марксизма, даже в самих научных кругах, вполне эволюционистских, уже признан нуждающимся в существенных дополнениях (и это мягко еще сказано), – об этом Вам должно быть известно. А главное – вот что (прошу меня услышать и понять): однажды прочитав и усвоив Маркса и Энгельса, я прославлю Бога за Его премудрый и непостижимый Промысл, по которому стали возможны их труды и сами они. Промысл Божий объемлет всё. Его Премудрость бесконечна и, с нашей ограниченной точки зрения, часто неожиданна и парадоксальна. Неисследимыми судьбами Божиими появляются на исторической сцене такие фигуры, как Маркс и Энгельс. Конечно, Всевышний знает, для чего. Высшие Божественные Цели нам – есть такое выражение – недо-ведомы; мы точно знаем, что «Бог хочет, чтобы все спаслись и пришли к познанию Истины». А вот пути могут быть самыми разными, в том числе и вовсе нам неведомыми. Или, с точки зрения науки: мы знаем, как нам кажется, достаточно много, но с каждым новым знанием мы всё больше понимаем, что растущий багаж наших знаний исчезающе мал – и непрерывно уменьшается! – в сравнении с тем, что открывается как новая загадка, новая тайна. В итоге – доля «скрытой массы» неизвестного науке только возрастает – разве не так? Может быть, это хотел сказать тот священник? Но это говорю и я.

- А я утверждаю, – продолжал доктор, – что вера оказалась не нужна, когда найдено объяснение. Промысел Божий – лишний элемент в системе знания и объяснения, он становится лишним по мере научного познания. Отсюда следует, что область веры – незнание.

- Незнание не есть область православной веры в Истинного Бога, заметьте – в Истинного Бога, а не только в «Высший Разум», и не только в недодуманное «божество» под названием «материя». Точнее, область веры православной – везде и всюду. Она просто никогда не имела основанием незнание. Напротив, ее основание – знание Бога, Истинного, Единого и Всемогущего, по Воле Которого всё совершается, в том числе, кстати, и развитие наук, которые Вы так уважаете.

- Хорошо; объясните мне, как Вы расцениваете Ваш визит ко мне, Вашу госпитализацию. Где тут место для Высшей Воли?

- Но я абсолютно уверен: на то, чтобы мы с Вами здесь встретились, была Высшая Воля.

- Нет, молодой человек, всё намного проще. Просто Вы заболели и пришли в больницу, и здесь случайно мы с Вами встретились. Есть, с одной стороны, случай, с другой – причины и следствия… Да и я сам слышал от стариков, воевавших на фронте, как они рассказывали про свой опыт. И я сделал вывод, что только случай и человеческий героизм, человеческое усилие воли – а не Бог! – распределяют, кому жить, а кому умирать, кому побеждать, а кому быть побежденным. Все, кто вернулся с войны – как молившиеся перед тем как идти в бой, так и не молившиеся, - вернулись по самым разным, но вполне объяснимым причинам, а не по некоему «заступничеству». И многие из тех, кто не вернулся, были верующими. И вера не спасла их. (Сейчас, через пятнадцать лет, мне кажется, что отречение этого человека от своей прежней веры, возможно, детской, – ведь он так и остался не крещен, – могло быть вызвано какой-то личной трагедией, возможно, связанной с прошедшей войной).

- Вы так говорите. Но видите ли, в чем дело: Ваш взгляд на вещи, на события, предполагает наличие лишь одного плана, одного измерения. «Есть случай, причины и следствия»… Да! Но за «случаем», за причинами и следствиями стоит всеобъемлющий и вседвижущий Промысл, бесконечная Премудрость, Которая устроила так, что есть и «случай», и причины, и следствия. Все видят случайность, все могут обнаружить в явлениях мира причинно-следственную связь, но не все знают о Том, от Чьей воли, в конечном итоге, зависит – быть или не быть «случаю» и этой связи. При этом, заметьте, – я не хочу, чтобы у Вас составилось ложное мнение об этом, – свобода человека не нарушается, ведь Бог сотворил человека свободным, – и это еще одно, новое, измерение, новое приращение «объема» и даже «плотности» и «массы» загадочности и таинственности приоткрываемой нам Богом Его Истины. Теперь сравните это величие с невесомой и эфемерной «геометрической плоскостью» материалистического мировоззрения, из которого не видно Промысла Божия. Богу угодно, чтобы человек проявлял свою свободу. Как проявление свободы, требуется и так называемый «героизм», корень и высший смысл которого – жертва, отдаяние себя ради другого. И у этого высшего человеческого подвига есть вечный Божественный Первообраз, Смысл и Завершение… Возможно, Вы напомните мне, что с философской точки зрения существует противоречие между вездесущием Абсолюта и человеческой свободой. И будете правы. Но философия есть лишь рассмотрение одного среза подлинной реальности: над «плоскостью» философии – «объем» подлинно-сущего. И, таким образом, «Абсолют» (или образ из «Философского Словаря») есть лишь одно из «приближений», «моделей» и «концепций», с помощью которых человек на протяжении веков тщился обозначить понятным для себя способом величие Бога. Само же величие Его бесконечно превосходит всякую концепцию человеческую. Просто мы об этом знаем, знаем из опыта – и нас не переубедить (впрочем, можно, конечно, начать гонения или репрессии, но Вы понимаете, что я – о другом). Православный христианин знает Всемогущего Бога – а не «концепцию» и не «идею», – Того, Кто сотворил мир и человека, и меня, и Вас.

- Нас с Вами, молодой человек, «сотворили» родители. Биологические, химические, психические процессы. Вероятность оплодотворения женской яйцеклетки будущей матери сперматозоидами мужчины имеет одно численное выражение; для икринок рыб это значение другое. Закон же, биологический закон – один и для тех, и для других…

- Прекрасно. А почему я должен возразить? (Доктор пожал плечами). Один так один – еще одна загадка! Впрочем, понимаю. Эти данные Вы ставите в контекст «происхождения видов» через превращение относительно «примитивных» видов в более сложные и высокоорганизованные.

- Совершенно верно.

- А знаете, какую картинку я видел в книжке одного христианского автора-креациониста[1]? – сказал я с улыбкой, стараясь разбавить нашу беседу легким юмором, да и преподнести доктору под этим соусом еще один аргумент «против дарвинизма». – Надеюсь, Вы тотчас же не будете отмахиваться от меня, услышав, что автор тот – христианин. Ведь, если человек говорит что-то дельное, то убедительность его аргументов уже не зависит от принадлежности его к той или иной конфессии. Картинка же следующая: лысый профессор в очках, держащий в руках пробирки и с большим ожиданием и предвкушением всматривающийся в их содержимое. К пробиркам, по закону карикатурного жанра, подведены провода, похожие на сильно растянутые пружины и отходящие от громоздящихся на заднем плане каких-то сложных приборов. А из уст профессора вытекают слова: «Если бы я в этом эксперименте получил органическое вещество, то смог бы доказать, что для возникновения жизни разум не нужен!». Кстати, карикатурка иллюстрировала, кажется, главу о гипотезе Опарина[2].

Доктор ухмыльнулся, но тут же нахмурился и покачал головой.

- Это же несерьезно! Я жду от Вас научно обоснованных аргументов, и сам Вам со своей стороны привожу их, а Вы мне вместо аргументов – юродство.

- Вы находите? Но подмечено-то верно! Чем Вы можете возразить?

Доктор посерьезнел еще больше, как-то собрался, задумался.

- Опарин глубже, – вот чем. Опарин глубже…

С этими словами доктор передал мне мою «Историю болезни».

- Не задерживаю Вас больше, молодой человек. Вот Ваши документы, с ними зайдете в хозблок и сдадите вещи, затем пройдете в хирургический корпус на четвертый этаж и отдадите их на пост, там Вам скажут, в какую палату ложиться…

Выходя из кабинета доктора, я посмотрел на часы – о, ужас! Я был у него больше часа! Краснея, я физически почувствовал на себе недоуменные и гневные взгляды сидящих в очереди на прием к «доброму доктору».

 

Вечером того же дня, прогуливаясь по больничному коридору (в палате постоянно включен радиоприемник, принесенный родственниками одного из моих соседей и настроенный на «Радио Шансон», как будто нарочно «подключенное» к вошедшей в свои полные права осени и своими ностальгическими нотками возводившее ее, эту осень, в квадрат), я вспоминал детали разговора с доктором и задавался вопросом: то, ради чего, по Провидению, состоялась моя беседа с ним, – смог ли я послужить этому вполне, каков будет плод? Понятно было, что доктор завтра не побежит в наш храм «креститься со всем домом своим». Однако ясно также было и то, что я, в отличие от того священника, не «размазан по стенке» материалистическими аргументами доктора. Но – и только? А что думает после нашей встречи сам доктор? Правильно ли, в должном ли объеме выполнил я Повеление: дать отчет о своем уповании любому, хотящему о нем узнать (см. 1 Пет. 3, 15)?

И эта креационистская карикатура… Видно было, что «аргумент» сей (использованный мною, если честно, в качестве «дежурного», без особенного в нём сердечного участия) не соответствовал изначально взятому уровню нашей дискуссии – и доктор её прекратил, поняв это.

Итак, я прохаживался по самому уединенному месту больницы – коридору, увешанному плакатами с цветными фотографиями различных язв бренного тела человеческого…

И вдруг всё – и пустой коридор, и развешанные по его стенам цветные плакаты с человеческими болячками, и больничный парк за окном, с редкими скамейками, на которые падали сентябрьские листья, и раздавленная «Скорой помощью» крыса, и морг с расписанием выдачи трупов, и сама беседа с доктором – воинствующим атеистом, - всё явилось мне как одно непрерывное Чудо.

Через много лет приходит пора осмыслить эту эпифанию.

Да, не я был «просветителем» доктора, – тот, если Свыше не была ему открыта «дверь веры», вряд ли по-иному, чем бездоказательной болтовней, оценил мои слова «в защиту православия», – он, безбожник и воинствующий атеист в белом халате, был уроком мне.

Когда-то пророк Иона открыл с изумлением, что «Ниневия» – тоже «у Бога»[3]. И я внезапно и ясно – как Божий день – понял, что в этом «исповедничестве» неверия – Тайна опять-таки Божественной – да, именно Божественной, Божией – Премудрости, и что евангельские слова о том, что без Воли Отца Небесного ни птичка малая не падет на землю, ни волос человеческий, надо помнить каждый миг своей жизни, – и просто за всё благодарить, как написано. Ибо нет ничего, что не принадлежало бы Всесильному.

Тогда, в беседе с доктором, на его реплику о биологическом законе, «общем для рыб и людей», я ответил ссылкой на карикатуру, опровергающую дарвинистический тезис о самопроизвольном возникновении одних видов из других. Теперь я поступил бы по-другому. Я привел бы ему следующее соображение, хотя, конечно, он бы начал отмахиваться и от него, так как оно, почти несомненно, показалось бы ему «болтовней». Итак, вот это соображение.

Наше биологическое родство с низшими видами живых существ в этом, известном нам, мире, в мире, в котором царствует смерть и разделение, не может выглядеть иначе как родство потомков своим предкам, т.е. как «родство снизу». Но оно – это «родство снизу» – есть в действительности лишь намек на то, что подлинное «родство», или, лучше, единство, – сокрытое и непознаваемое для этого мира, – это единство сверху. Подлинный человек, такой, каким его замыслил Бог, и есть глава и принцип этого единства. Именно в Человеке – подлинном Человеке – и о Человеке космос един и гармоничен. А в условиях эмпирики, в условиях разделения и смерти мы можем видеть нашими «плотскими очами» только некие «следы», или «рудименты» этого подлинного единства; эти-то «следы» и воспринимают как достаточную информацию о реальности, не имея опыта встречи с Реальностью подлинной, Беспредельной, неверующие ученые и интерпретируют эту информацию как информацию о «родстве снизу» и, по самой логике неверия, совершенно честно делают про-дарвиновские выводы о «происхождении видов путем естественного отбора». И тот самый, упомянутый доктором в качестве обоснования «нравственного долга», «принцип альтруизма, необходимый для выживания вида и наблюдаемый уже на низких уровнях организации материи», – на самом деле не «сублимируется» в «надстройку духа» из «материи», а наоборот, является отблесками невидимого, а потому и подлинного, а потому и несравнимо более мощного, в видимом и немощном.

 

Но та беседа с безбожником-доктором все-таки пришла к своей цели. Ведь основная тема ее, и то русло, в которое я ее пытался направить, – именно глубина, неисчерпаемая глубина Божественной Истины, созерцать которую становится возможным только если преодолено заблуждение, заключающееся в возведении тленного и ограниченного в ранг единственной и подлинной реальности.

Начав дискуссию с утверждений о «случайности» и «дарвинизме», доктор в конце дискуссии заговорил о глубине.

«Безбожный» доктор сказал, что Опарин глубже, чем нарисованный химик из креационистской книжки. Совершенно точно, что он, доктор, «не заботился о том, что же ему говорить», – не было ли это проявлением Присутствия Того, Кто говорил в этот момент его устами?.. Ведь «никто не приходит ко Мне, если не приведет его Отец»…

Через много лет после той беседы я обратил внимание на то, о чем читал и ранее, но о чем не задумывался: ведь академик «А. И. Опарин подчеркивал, что именно закономерный и длительный процесс привел к качественному скачку – к возникновению жизни на Земле, а не какая-то счастливая случайность или занос ее с других планет»[4]. Итак, – не случайность, а закономерность. Жизнь на Земле закономерна! Что это означает? А то, что Земля предназначена для жизни. Обобщим. Жизнь, а точнее, Человек – содержание фундаментального и всеобщего закона вселенной, окрест которого, для которого и к которому направлены и существуют все мировые процессы! Но это же чистой воды «телеология», которую на дух не переносят и с которой воевали и воюют атеисты и материалисты! Да, вот так, эволюционистским, конечно, языком, ибо по-другому не умеет, прикровенно, но всё же изрекает Божественную истину наука биология. Но это значит, что и все другие науки, вообще всё человеческое, даже «слишком человеческое», даже атеизм и материализм (см., напр., упомянутый выше «Философский словарь»), так же прикровенно, «гаданиями» и «параболами», нашептывают на ушко тем, кто имеет уши слышать, свидетельства о Великих Делах Бога нашего! Советский ученый в начале XX века в форме очередной научной теории высказал древнейшую мысль (сознавал ли ее он сам?) – мир произошел и есть ради Человека. Сравним:

«Человек есть превосходнейшее из всех видимых животных; для него-то и создано всё это: небо, земля, море, солнце, луна, звезды, гады, скоты, все бессловесные животные» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Книгу Бытия, VIII).

 

Таким образом, мера, на которую «Опарин глубже», та мера, на которую глубина содержащейся в теории академика Опарина мысли превосходит ситуацию, которую критикует креационистская картинка, – эта мера есть мера присутствия в мысли Опарина – и моего доктора! – истины о происхождении мира, той истины, о которой свидетельствует Предание Церкви Божией.

 

[1] Священник Тимофей. Православное мировоззрение и современное естествознание. Уроки креационной науки в старших классах средней школы. М. – Паломник. 1998. С. 83. Креационизм (от лат. creator – творец, создатель), здесь, – современное течение в христианстве, представляющее собою реакцию на дарвинизм и противопоставляющее ему учение о происхождении мира, основанное на практически буквальном прочтении первой главы Книги Бытия; последователи креационизма нередко используют научный метод в попытках (до сих пор не признанных научным сообществом) доказать весьма малый (не более десятков тысяч лет) возраст мира.

 

[2] Александр Иванович Опарин (1894-1980), советский биолог и биохимик, академик АН СССР, директор Института биохимии АН СССР – «создатель всемирно признанной теории происхождения жизни (…). Уже ранние исследования А. И. Опарина в области сравнительной биохимии окислительно-восстановительных процессов у простейших водорослей привели его к изучению эволюционного развития жизни и разработке основных положений проблемы происхождения жизни на Земле. (…). Крупнейшей научной заслугой А. И. Опарина является то, что он убедительно показал возможность научного экспериментального подхода к исследованию проблемы происхождения жизни». (Вступительная статья академика А. А. Красновского и академика А. С. Спирина к книге «Александр Иванович Опарин / материалы к биобиблиографии ученых СССР/». Издательство «Наука», Москва, 1979 г., С. 12–18). Карикатурная картинка в упомянутой мною книжке иллюстрировала попытки современных ученых экспериментально показать возможность возникновения жизни по гипотезе Опарина.

 

[3] Ср.: Иона 3,3. Буквальный перевод с древнееврейского: «Ниневия же была городом большим у Бога» (см.: Книга пророка Ионы. Перевод и комментарии А. С. Десницкого / Альфа и Омега, №1 (42), 2005).

 

[4] Вступительная статья академика А. А. Красновского и академика А. С. Спирина к книге «Александр Иванович Опарин / материалы к биобиблиографии ученых СССР/». Издательство «Наука», Москва, 1979 г., С. 12–18.

 

Понравилась публикация? Скажите автору «Спаси Христос!», нажав на сердечко, и расскажите о ней своим друзьям!
Обсуждение (0)