22 марта 2020 г. 21:23 4508 2 0 1 фото 0 видео
Старообрядчество и великая схизма. Опыт соборности в условиях «царства кесаря»
Икона Сошествие Святого Духа. Начало XV в. Дерево, темпера. 202 × 135.5 см. Происходит из собора новгородского Свято-Духова монастыря. Источник: icon-art.info.
На эту тему:
Ключевые слова: История Церкви 

Предисловие

В этой статье мы предпримем попытку обнаружить и обозначить прямую связь между изначальным свойством Церкви Христовой — кафоличностью, или соборностью, и тем, что называют общинностью, когда говорят о старообрядчестве. Мы не будем заниматься «апологией старообрядчества», тем более не станем критиковать «никонианство»; этого более чем достаточно в старинной и современной старообрядческой литературе. Наша задача — просто показать то, что есть, а именно — прямую связь между Церковью апостолов и сообществом защитников древнего благочестия на Руси. Эта связь и будет свидетельствовать сама за себя.

 

Единство и кафоличность Церкви в ее «символе»

Благая весть о победе над смертью, опыт Богообщения, опыт Воскресения вывели на историческую сцену феномен Церкви — общины «взятых от мира» посвященных в Тайну Божественного Домостроительства, — собрания «учеников Христовых» на Трапезе Господней, на Божественном пиру, на котором «Истинным Брашном» является Сам Господь Исус Христос, претворяющий и являющий это собрание таинственным единством Своего нетленного Тела. Эта, в окружении ветхого и враждебного мира воссиявшая, искорка новой жизни в единстве с Богом, должна огнем распространиться на все народы, которые этой маленькой общине предстоит сделать такими же «учениками» через «погружение их в Имя» Божие (Мф28,19). Изначальная суть и задача Церкви, явленные через парадокс избранничества и отделенности от мира для последующего воссоединения мира с Богом, для претворения всей полноты космоса в «причастника Божия естества» (2Пет1,4), — через свидетельство о Боге — Творце и Спасителе, — навсегда запечатлелись в «символе», кратком исповедании веры. Это исповедание за несколько первых столетий «христианской эры» оформилось в виде закрепленного соборными решениями документа, состоящего из основных догматических положений, характеризующих изначальную, переданную от самих «самовидцев и слуг Слова» (Лк1,2) веру. Это так называемый «Никео-Константинопольский символ». В отношении самой общины «учеников», в отношении Церкви этот «символ» содержит такие слова: «Верую … во едину святую соборную и апостольскую Церковь». По гречески: πιστευω… εἰς μίαν, αγίαν, καθολικὴν καὶ αποστολικὴν εκκλησίαν [7]. Здесь μία — «одна», но — также — и «неразрывная», «неразделимая»; αγία — «святая», или «чистая», в смысле — «посвященная», изъятая из мира в принадлежность Богу. Слово καθολικὴν производится от το `ολον, — «целое», «завершенное», рассматриваемое априори как внутреннее органичное единство. Далее, εκκλησίαν — от εκκαλεω, «вызывать из…», «созывать». Таким образом, «верую», говорит православный христианин, в Церковь единую, но и одну, а не несколько; следовательно, если вере суждено распространиться на все народы, то они составят один согласный и единомысленный хор, одну Трапезу Господню, а не несколько несогласных или даже враждующих между собою «соборищ». Единство — самая суть Церкви, ибо «Един Господь Исус Христос». В мире сём люди, как и всё видимое, разделены между собою в силу так наз. «естественных» (естественных, конечно, для мира) причин: они смертны. Христос приходит, чтобы, Своею Силой исцелив падшее естество человеческое, соединить, точнее, воссоединить разделенное в подлинное и изначально Богом замысленное единство нового народа Божия как одного человека, в котором «нет уже ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужеского пола, ни женского, но всё и во всём — Христос» (Гал3,28; Кол3,11). Собрать всех и всё в «Тело Христово».

«Верую», далее, что она, эта община посвящена Богу, выделена из окружающего мира в удел Богу, и это свойство она сохраняет всегда вплоть до той поры, когда ее границы, наконец, совпадут с границами «экумены».

«Верую», также, что она непременно есть, — даже если это по каким-то причинам не сразу заметно, — некое целое, «холон», некий организм («Тело»), любую часть которого рассматривать без отнесения ее ко всей полноте организма будет ошибкой, ведущей к заблуждению. Части этого целого, таким образом, собраны ввиду уже предшествовавшей идеи целого; собраны ради целого, и без этого целого сами по себе теряют смысл. Ибо “Как сей преломляемый Хлеб был рассеян по горам и, будучи собранным, стал единым, так да будет собрана от концов земли Церковь Твоя в Царство Твое” (Дидахэ 9,4). Церковь кафолическая («соборная» в русском переводе «символа») — это единство во множественности, многообразие единого, живой организм, животворимый Духом Божиим. «Все вы — один (εις — так в древнейших рукописях) во Христе Исусе», — говорит св. апостол Павел (Гал3,28).

«Верую», наконец, что происходит и развивается она (Церковь) из свидетельства «самовидцев», посланников Самого Господа, свидетельства, переданного и передаваемого в веках и народах. Поэтому она — «апостольская».

Да, и конечно, «верую», что община эта есть «экклесия», то есть, она является собранием вызванных из мира, избранных и посвященных в Тайну, — это её, этой общины, изначальный «заряд»; ибо как она может свидетельствовать миру, если не будет сперва избрана из мира, а затем и отделена от него? И собрание это, — с первого момента своего существования, с момента Тайной Вечери, когда в Бессмертной Трапезе — задатке Царства Божия — Церкви было положено начало, и с момента Сошествия Духа Святого в день Пятидесятницы, когда Церковь впервые была явлена миру, — собрание это кафолично, т.е. оно есть эсхатологическое целое, эсхатологическая полнота, готовая встретить Господа, Грядущего во Славе. Кафоличность Церкви, следовательно, прямо вытекает из ее единства и при этом не зависит ни от количества людей в ней, ни от географической широты охвата мира проповедью ее. Господь сказал Своим ученикам: «Где есть двое или трое собранных во Имя Мое, там Аз есмь посреди них» (Мф18,20). Сам Христос — Принцип полноты и сама Полнота Церкви. И если (допустим на мгновение «пессимистический» исход, не подтверждаемый — скажем сразу — Преданием) окажется, что на земле вера Христова исчезнет, и в последний день человеческой истории среди миллиардов людей останется только два «человека во Христе», служащих Евхаристию и причащающихся, — то это и будет торжествующая — в совершенном во Христе единстве с небесными силами и всеми от века усопшими правоверными — кафолическая святая Церковь последнего дня истории.

Таким — эсхатологичным и кафоличным — и было сознание «учеников», христиан первых веков: «Гряди, Господи Исусе!» Церковь живет в Присутствии Божием и ожидает, «чает» нового и всепоглощающего Присутствия Божия — «Парусии», открывающейся в бесконечной Силе и Славе. В Церкви все живет и движется Духом Святым к обожению как Божественной Цели, все ее функции и служения суть харизмы — дары Благодати Духа Святого; служений много, Дух же — один. В Церкви служения все исходят из Евхаристии и завершаются Евхаристией — Пиром обожения. И пир этот выражает и свидетельствует веру Церкви: «Наше учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия, в свою очередь, подтверждает учение» (Ириней Лионский. Против ересей IV, 18).

 

Восток и запад

Пути Промысла, тем не менее, таковы, что, после первоначального, заданного гонением на «учеников» в Иерусалиме, импульса распространения проповеди Церкви первым земным устроением, встретившим эту проповедь, оказалась позднеантичная средиземноморская цивилизация, на тот момент политически определяемая Римской Империей. «Фактор Рима», который весьма широко обнимает и объединяет в сложный феномен огромное множество данных, задающих на последующие тысячелетия вектор развития культуры, определит на многие века и направление, и специфику, — так сказать, «окраску», — языка провозвестия Церкви. Вечная Истина, возвещаемая Церковью миру, неизбежно в этом средиземноморско-имперском контексте должна была облечься в «одежды», с одной стороны, на востоке — философского дискурса (но и не только: добавим сюда и сирийскую поэзию, и египетскую аскезу), с другой, на западе — римского права. И, соответственно, — приобретать оттенки, на востоке — дискуссии мыслителей в непрестанном преодолении возникающих богословских, понятийных, философских проблем путем соборного выявления и формулирования догматов Истины на языке поздней античности; на западе — выстраивания юридически обоснованного порядка решения тех или иных «казусов» авторитетом централизованной власти. Это тенденции, элементы которых наличествовали и переплетались в сложном взаимодействии как на западе, так и на востоке, — причем в условиях теократической империи, — но каждая из них именно как преобладающая начинала через какие-то триста-четыреста лет после апостольского века определять характер христианства по этим сторонам средиземноморской экумены. Эти две разные тенденции сыграли важную роль в понимании единства Церкви на западе и на востоке.

 

Соборность в Церкви

Как мы уже упомянули, единство Церкви — ее существенный признак, выявляющий ее природу. В первохристианскую эпоху единство-во-Христе народа Божия, единство кафолической Церкви проявлялось самым очевидным образом: каждая местная Церковь, сначала в Иерусалиме, а вскоре в Риме, Коринфе, Ефесе, Антиохии и т.д. выражалась и осуществляла себя в своем евхаристическом собрании, под председательством (предстоятельством) епископа. Евхаристическое собрание являло собою образ единого Тела с Главою — Христом и, следовательно, — являлось полнотой кафолической Церкви, включающей в себя всю тварь «небесную вкупе и земную», всех живых и мертвых. Единством жили, затем, и на региональном уровне: это было сознание единства веры всех братий во Христе — в Иерусалиме и Коринфе, Антиохии и Кесарии, и т.д.; это было сознание одного и того же апостольского преемства у разных общин, основанных миссиями Круга свидетелей Воскресения; сознание одного и того же Предания, одной и той же жизни во Христе, одной и той же радости в Господе, одного и того же опыта победы Благодати и Мира над «естественными» веку сему разделениями и «войной всех против всех». В таком союзе общин каждая община в своем евхаристическом собрании выявляла себя как полноту кафолической Церкви, но и одновременно как часть регионального и вселенского («экуменического») единства всех «призывающих Имя Господа» (1Кор1,2) — как часть, в которой присутствовала полнота целого. Таким образом, в первохристианскую эпоху и вселенское единство Церквей по разным концам империи, и единство одного местного Евхаристического собрания было одним и тем же единством, в котором и каждая община, и совокупность всех общин в мире были одной и той же «единой святой соборной и апостольской Церковью». Ни о каком юридически-правовом подчинении какой-либо общины (считай: евхаристического собрания на Трапезе Господней) более высокому «органу власти» не могло быть речи: «В Церкви выше Церкви ничего не может быть» [4], как ничего в Церкви не может быть выше Евхаристии. Рассмотрение и решение вопросов, имеющих кафолическую значимость, происходило в собрании Церкви, т.е. в общине, собственно — «в соборе», в особо важных случаях, — с приглашенными предстоятелями соседних общин (из этого обычая разовьется правило о необходимости присутствия нескольких епископов при поставлении нового епископа). Решения такого собора — собрания Церкви было выявлением кафолической Истины и оказывалось таковым (выявлением Истины) после засвидетельствования этих решений всем собранием (так называемая «рецепция»).

 

Предвестники схизмы

 Однако жизнь не стояла на месте: исторические условия, внешние обстоятельства «христианского жития» менялись; с концом «палестинского периода» христианства, в котором бесспорным центром регионального единства была апостольская община Иерусалима, появляются новые центры, обусловленные ростом количества уверовавших во Христа вследствие апостольской и послеапостольской проповеди в других городах империи. «Весу» и авторитету этих новых общин способствовал такой фактор, как политическое и экономическое значение этих городов. Становясь новыми центрами «роста слова Божия» (Деян12,24), местные Церкви Рима, Антиохии, Коринфа, Александрии, Ефеса и т.д. на первых порах не имеют, при значительном числе христиан, никакого юридического или канонического преимущества ни друг перед другом, ни перед общиной Иерусалима или, например, Капернаума. Авторитет приходит к этим крупным городским общинам именно как авторитет любви, как власть любви, и — именно по той причине, что они, ввиду бóльших возможностей, естественным для них образом оказывались источником не только распространения веры в окружающих селениях, но и «милостыни» — экономической помощи нуждающимся и малым общинам (1Кор16,1-3). Послания конца I — начала II века из Рима в Коринф, а также письма Игнатия Антиохийского общинам Малой Азии весьма авторитетны, — но они исполнены духом кротости и любви.

Почти сразу особый авторитет приобретает овеянная славой Петра и Павла и хранящая их мощи местная Церковь столицы империи — Рима. Поначалу это было «первенство в любви», первенство среди равных. Но если в Послании Климента Римского Коринфянам мы видим еще апостольское обращение (Послание к Коринфянам1,1): «Церковь Божия, обретающаяся (παροικυσα, букв. «преселяющяяся», «пришельствуемая», «странствующая на чужбине») в Риме — Церкви Божией, обретающейся в Коринфе» (налицо равенство друг перед другом «странников», «не имущих зде пребывающаго града, но Грядущаго взыскующих»), — то очень скоро римские епископы к общепризнанному авторитету своей местной Церкви начинают примешивать формально-правовые оттенки. Кафедра римского епископа начинает рассматриваться не только как «первенствующая в любви», но и как наделенная особыми богоустановленными правами для осуществления централизованной власти над всеми христианскими общинами экумены; знаменательно, что эта «богоустановленность» уже не имела Евхаристию (а следовательно, «обожеваемое» единство всего под Главою — Христом) своей отправной точкой; а это означает, что проводившие эти «права» в жизнь уже не чувствовали, что власть по таким «правам» оказывается «властью над Христом». Единство Церкви Христовой, с такой точки зрения, начинало пониматься не вытекающим из самой «Божеской и человеческой» природы Церкви, не как природное свойство Церкви как Тела Христова, а как продукт действия относительно внешнего каждой местной Церкви «института» — установления, имеющего по отношению к Церквам силу внешнего, и поэтому принудительного, авторитета, обосновываемого определенным образом трактуемым авторитетом абсолютным, Божественным. Но такое единство — навязанное извне и не проистекающее из самой природы Церкви — не могло быть и не было твердым.

После смерти императора Константина Великого в 337г. империя разделяется на западную, «слабую» в отношении императорской власти, и восточную, «сильную», части, что способствует росту престижа римского епископа, которого к тому времени начинают называть папой: силой обстоятельств папа оказывается одним из тех руководителей Церкви, на которого никак не могли повлиять «слабые» западные императоры — тем более, что вскоре западная империя падёт под ударами варваров, — «сильным» же восточным императорам было его «не достать» [3]. Восточные иерархи, поэтому, нередко обращались к епископам запада (кстати, не к одному только римскому папе) за поддержкой в тех случаях, когда нужно было ограничить вмешательство императора в дела Церкви.

Еще Киприан Карфагенский называл апостола Петра образцом пастырского служения, — но образцом для всех епископов, как восточных, так и западных. Следовательно, «кафедра Петра», если точно понимать Киприановы слова, это не только римская кафедра, но любая кафедра, на которой восседает епископ, достойно воплощающий в себе апостольский первообраз. Поляризация взглядов востока и запада начала проявляться позже, после Второго вселенского собора, прошедшего в Константинополе, третье правило которого указывает на «старейшинство чести» Константинополя «по» Риме: это «по», в случае толкования его не по «умалению», а «по времени», давало возможность посчитать град Константина не только равночестным, но и перенявшим «честь» у Рима, тем более что далее в тексте правила сделано пояснение: «Ибо Константинополь есть новый Рим» [5], откуда могло бы следовать, что Рим «старый» свое первенство чести потерял. «Западным» ответом на это правило стал текст, известный как «Декрет Геласия», но, скорее всего, вышедший из канцелярии папы Дамаса — современника Константинопольского собора. В этом тексте четко и со всей торжественностью указывалось, что Церковь Рима есть глава всех Церквей по Божественному установлению, коим являются слова Христа, обращенные к Петру: «Ты — Петр, и на этом камне Я созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют её». С этой поры со стороны запада начало развиваться учение об «институциональном», правовом характере первенства Рима в делах Церкви; со стороны же востока это учение, в силу его противоречия древнему кафолическому самосознанию, никогда не было принято, хотя и там, на востоке, за пять первых веков христианства произошел некоторый отход от кафолического сознания первохристианства. Главным образом, в силу объективных причин (рост числа общин в крупных городах, большой приток обращенных в христианство во время и после царствования Константина Великого и т.п.), но нередко — и субъективных (понижение общего уровня благочестия, «градуса горения» веры у большинства) осознание Евхаристии как мистической и высшей ценности, высшего «авторитета» Церкви мало помалу потеснилось и дало место рядом с собой административно-правовому моменту. Это было неразрывно связано с воцерковлением «царства кесаря». Римский император стал христианином, и это воспринималось как чудо, и было чудом. Но христианин-император остался римским императором: римское право, pax romana никуда не делись; законы «августа», принципы земного права проникли туда, где дотоле единственным законом был закон Любви. Церковь, ставшая «государственной», построила свои законы по образцу «града» [1]. Местная Церковь всё в меньшей степени мыслилась как кафолическая полнота мистического собрания на Трапезе Господней; появилась тенденция считать общину лишь частью вселенской, мировой, имперской Церкви. И если прежде епископ выдвигался «из недр» общины и пребывал в общине как предстоятель ее евхаристического собрания, то в константиновское и постконстантиновское время епископ начинает мыслиться как стоящий над общиной, над Евхаристией, и мог поставляться универсальной, вселенской Церковью для любой общины. Так полагалось начало пониманию епископской — и клира вообще — власти как «власти ключей», данной определенной «касте» служителей, которых все чаще называют «посвященными», в то время как «посвященной» («святой», «агиа») всегда была и есть Церковь как целое, как евхаристическое собрание. Догматические вопросы, требующие кафолического рассмотрения, решаются уже представительным органом, состоящим из возможно большего числа епископов — представителей общин или совокупностей общин: это прообраз вселенских соборов [4]. Решения такого собора декларируются всем общинам и уже не подлежат «рецепции».

 

Великое разделение

Церковь действует в истории, и поэтому пыль трудной дороги истории человечества будет всегда присутствовать в Церкви; но эта «пыль» не должна смешиваться с самой сутью, с самой природой Церкви.

Тем не менее, правовые нормы проникли в Церковь, но восток в большей степени сопротивлялся глубокому их проникновению, нежели запад. Мы не можем здесь подробно останавливаться на вероисповедных разногласиях, вскоре развившихся между западом и востоком. Однако твердо можно сказать, что все «новшества», изобретаемые Римом, проистекают из самого факта той величины, на которую в Церковь Рима проникло «царство кесаря», — принцип юридизма, замещающий собою принцип Благодати и Любви. То, что должно было быть признано и опознано в любви как Тайна, и, соответственно, чему нужно было искать «богодостойные» слова, чтобы выразить опыт причастности ему (и таковы ранние послания «мужей апостольских», а затем этот характер сохраняется и в оросах вселенских соборов), на западе подверглось описанию с позиций «убедительных слов человеческих», высказываемых на языке, свойственном юридическим документам (и таковы папские документы и схоластика Рима). Накопившиеся к XI веку разногласия привели к разделению Церкви на западную и восточную, а позднейшие крестовые походы, попытки унии и церковно-политические манипуляции папства в отношении «востока» надолго — до сего дня — отодвигают возможность обретения западных христиан в качестве подлинных братьев во Христе и сотрапезников православным на Трапезе Господней.

 

Русское старообрядчество как наследник древней соборности

В середине XVII века русская Церковь столкнулась с фактом насильственной отмены уклада, благочестия, строя богослужения, — того «способа веры», который был передан Руси еще при принятии ею православной веры от Византии. И знаменательно, что отмена эта происходила с позиций, хоть и «грекофильских», но по сути пролатинских, «пропапистских», ибо проникнута она была насквозь духом «казенщины», со свойственным ей юридизмом и высокомерием. Патриархом Никоном и царем Алексеем Романовым — заметим, в непрекращающемся споре друг с другом за первенство власти — были предприняты глубокое изменение богослужебных чинов, модернизация языка, принудительная замена важных литургических и молитвенных символов; и не просто замена, а именно отмена с последующим осуждением и проклятием. Такое «поведение» патриарха, возложившего на себя невиданные полномочия, ничего общего не имеет с принципом соборности, кафоличности Церкви, с принципом, следовательно, ее единства, — зато очень напоминает доведенные до абсурда представления римских пап о единоличной власти — даже не в Церкви, а над Церковью. Предусмотренные в первых же документах реформаторов угрозы на неповинующихся моментально обернулись полицейскими карательными акциями. В этих условиях защитники благочестия оказались носителями древнего, подлинно церковного принципа соборности.

Так, события, описанные в «Житии» протопопа Аввакума, совершенно определенно характеризуют сообщество сопротивляющихся никоновым реформам как кафолическую Церковь (причем вновь παροικυσα — «странствующую»!): пророческое видение протопопа Ивана Неронова, когда он слышал Глас от образа Спасова в Чудовом монастыре о наступлении времени страдания за веру, было принято всей полнотой сообщества защитников благочестия, — как бы в Церковном собрании (так наз. «рецепция»), в составе которого (а не над которым!) был и епископ — Павел Коломенский, тут же исповедавший перед прочими иерархами верность Преданию и отправившийся на мучение. Эта «рецепция» была свидетельством о том, что через это видение явлена кафолическая Истина. Также, обращения к государю с просьбами «прийти в себя» и вразумить зарвавшегося патриарха («Челобитные» Аввакума), не имевшие успеха и показавшие, что «царство кесаря» вновь, как и тысячу лет назад, враждебно Истине Христовой, становятся, с одной стороны, свидетельством лояльности (не подчиненности!) кафолической Церкви «кесарю», а с другой, полной независимости ее от «царства кесаря», ибо она принадлежит иному порядку бытия: увещания царю следовать благочестию сменяются независимыми от царя действиями Церкви — мученическим свидетельствованием Истины, знаменательно и символически предваряемым ярким видением Аввакума, в котором тот видел себя по Благодати Божией вместившим в себя «небо и землю и всю тварь» (Пятая Челобитная прот. Аввакума), став, в полном согласии с апостолом Павлом, «одним-во-Христе», т.е. образом Церкви как «Тела Христова», вмещающего и преображающего в «причастника Божескаго естества» всё творение. Далее, необходимо упомянуть такой аспект соборности как непрестанная связь членов Церкви друг с другом — как «удов» единого Тела — в условиях физической невозможности прямой связи, — через письма и устные сообщения, передаваемые через третьих лиц. И еще характерный момент: стремление быть рядом друг с другом в трудную минуту — яркие свидетельства такого проявления единства и соборности Церкви мы видим в посещениях страдальцев, сидящих в застенках, другими братьями во Христе (Феодосии Морозовой и Евдокии Урусовой — старцем Досифеем и старицей Меланьей, священноиноком Иовом Льговским, причастившим исповедниц; протопопа Аввакума — юродивым Феодором и др.). О том же, что соборность эта воистину кафолическая, говорит тот факт, что даже в гонении, «в подполье», страдальцы жаждали Причастия Христу (осуществившегося через причащение исповедниц Феодоры и Евдокии преподобным Иовом Льговским). Наконец, об этой же кафоличности Церкви свидетельствует желание попа Лазаря показать реформаторам факт отступления их от Истины путем явления им Присутствия и Заступления Господа Исуса Христа (а таковое, как мы раньше указывали, открывается в кафолической Церкви, где «двое и трое собраны во Имя Христово»): в Челобитной царю он просит: “…Повели, государь… итти нам на общую правду, на Божию судбу, предо всем царством самовластно взыти на огнь во извещение истинны, и да явленно будет благочестие отец твоих, и отымется всяко сомнение от душа благочестивых, и соединится святая церковь, и единогласно да славится Всесвятый Дух. ” [6].

Но и до сих пор у старообрядцев во многом сохраняются принципы соборности: так, епископ не воспринимается как неприступный властитель с «божественным» авторитетом «непогрешимости», не подлежащий никакой критике; все важные вопросы решаются по возможности сообща; местные общины и «приходы» выбирают кандидатов в настоятели, а также, при необходимости, выражают настоятелям недоверие; епископ не может переводить священников с одного прихода на другой по своему произволу; церковные соборы, регулярно созываемые и называемые «освященными», являются не просто собраниями епископов: в них участвует — а не просто присутствует — народ, в котором каждый имеет право голоса; эти соборы не подчинены архиереям и являются высшей властью в Церкви. Здесь, правда, налицо «правовой момент» (см. выше), но, по крайней мере, с «правовой» точки зрения в этом «институте голоса и представительства» мы имеем заслон тенденциям самовластия и произвола, активно прорывающимся в церковном управлении у «новообрядцев», исправно наследующих патриарху Никону — и папизму — амбиции «власти над Церковью».

 

По выражению свт. Арсения Уральского древлеправославная Церковь является «старообрядствующей» [2]. Это выражение, несомненно, более точное, нежели «старообрядческая»: Церковь не может быть «старообрядческой», — она Христова, а следовательно она единая, святая и кафолическая, и именно поэтому она «старообрядствует»: она просто остается «стоять на старом месте», как камень остается лежать поперек течения реки; Церковь остается там, где и была — в Истине, когда окружающий её мир, недавно бывший «христианским», повернулся к «новинам», выдуманным им для ухода от веры во Христа. В этом её «старообрядчестве», или, точнее, «старообрядствовании» явлена всё та же изначальная, апостольская независимость её от мира, то есть полнота и единство, — кафоличность Церкви Христовой, готовой встретить Господа, Грядущего во Славе.

 

Библиография

1. Афанасьев Николай, протопресвитер. Церковь Духа Святого. — К.: Центр православной книги, 2005. — с.430

2. Епископ Арсений Уральский. Истинность старообрядствующей иерархии противу возводимых на нее обвинений. Москва. Китеж. 1996

3. Иоанн Мейендорф, протоиерей. Единство империи и разделения христиан (https://azbyka.ru/otechnik/Ioann_Mejendorf/edinstvo-imperii-i-razdelenija-hristian/1. Дата обращения: 16.03.2020)

4. Николай Афанасьев, протопресвитер. Церковные соборы и их происхождение. — М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2003. с. 32

5. Правила святых вселенских соборов с толкованиями. Изд. Моск. об-ва любителей духовного просвещения. Москва, 1877, с. 87-91

6. Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. М.: Церковь, 1996.

7. Текст символа веры на греческом языке (https://azbyka.ru/molitvoslov/simvol-very-na-grecheskom-yazyke.html. Дата обращения: 10.03.2020)

 

Георгий Неминущий

Понравилась публикация? Скажите автору «Спаси Христос!», нажав на сердечко, и расскажите о ней своим друзьям!
Версия для печати
Обсуждение (0)
Популярные публикации
rpsc.ru, 1 июня 2017 г. 20:00
7328 16 0 18 0
Президент России Владимир Путин впервые посетил Рогожский духовный центр
Евгений Гудинов, 26 августа 2017 г. 13:44
13290 10 2 8 0
Лестовка — «от земли на небо»: устройство, символическое значение, использование
Редакция сайта nashavera.com, 19 января 2018 г. 16:22
6767 10 0 1 0
Евангелие и Апостол за 90 дней. День 1
Ольга Захарова, 2 января 2018 г. 21:27
10386 9 0 1 1
НОВОЕ ВИДЕО: Самогласны (обучение знаменному пению)
Священноиерей Василий Андроников, 4 октября 2017 г. 19:58
10972 8 2 1 0
Антихрист. Знамения, предваряющие Второе Христово пришествие
Редакция сайта nashavera.com, 28 апреля 2017 г. 14:49
7233 8 0 1 0
Проповедь священноиерея Сергия Лисуренко о важности посещении церковной службы
Редакция сайта nashavera.com, 28 декабря 2017 г. 13:44
7176 8 0 1 0
ЧТЕНИЕ НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ: Ответы святых отцов Церкви на вопросы мирян. Часть 1 (вопросы 1-15)
Ольга Захарова, 20 сентября 2017 г. 12:05
6415 8 1 6 0
Объявление: На Рогожском открылось свечное дело
Ольга Захарова, 13 сентября 2019 г. 9:35
6358 8 1 1 1
Первый вебинар «Воскресной школы онлайн» пройдет в это воскресенье